— А Мег? — быстро спросила Морелли. Том и Лори застыли как вкопанные, уставившись на нее.
— Ее здесь нет.
— Где же тогда, черт побери?
— Пока не знаем. Виджио молчит. Но мы на него надавим, восстановим перед ним картину его преступлений, и он непременно расколется. Мы найдем ее, лейтенант. Это только вопрос времени.
Морелли посмотрела на Тома и Лори.
— Мы схватили того, кто, возможно, и есть Насильник из Колледж-Хилла, — тихо сказала она им, — но мы не нашли Мег.
— У них есть какие-нибудь зацепки? — спросила Лори.
— Сержант Гриффин считает, что надо подождать, это всего лишь вопрос времени.
— Сколько ждать? Есть ли у нее еда, вода? Что, если ее увезли из города? Мы хотим, нам необходимо, чтобы наша дочь осталась жива и здорова!
— Не выпускайте его, лейтенант! — взволнованно говорил в трубку Гриффин. — Не выпускайте Прайса! Мы справимся сами. Нам больше не нужен Прайс.
Морелли снова посмотрела на встревоженные лица супругов Песатуро. Бросила взгляд на свои часы. Пять пятьдесят пять.
— Мне очень жаль, лейтенант. Слишком поздно.
Мег было очень страшно. Ее руки и плечи адски болели, разрываемые острой болью. Пальцы свои она едва ощущала. Они были медлительными, вялыми, неживыми, словно отделились от тела и больше ей не принадлежали.
Порой Мег ощущала какую-то влагу в волосах — медленную, равномерную струйку. Сначала она думала, что протекает потолок. Теперь понимала, что это струилась кровь из ее стертых, разодранных запястий.
Мег все еще продолжала раскачиваться взад и вперед, но теперь уже медленнее и с меньшей силой. Иногда стенной анкер шевелился, но все же крепко сидел в стене. Мег была хрупкая, восхитительно тоненькая и стройная. То есть она не обладала достаточной массой, чтобы выполнить эту работу. А сейчас Мег чувствовала себя безмерно усталой. По временам на нее нападало странное, гипнотическое состояние, когда нельзя было сказать, бодрствует она или бредит. Губы ее высохли и потрескались. Запекшийся язык был тяжелым и словно приклеился во рту.
Мочевой пузырь больше не подчинялся ей и потихоньку подтекал. Мег не была в уборной с раннего утра и не могла больше выдержать. Ощущение стыда было сильнее дискомфорта. Взрослая женщина с мокрыми штанами — такое никуда не годилось.
А сейчас, в довершение несчастья...
Мег испытывала что-то вроде тоски по своему тюремщику. В глубине души она искренне желала, чтобы он вернулся. Пожалуй, ее смутное, истощенное сознание надеялось, что он снимет ее с крюка, облегчит боль в плечах. Мег мнилось, что, быть может, он действительно отведет ее в ванную, как обещал, позволит вновь почувствовать себя человеком.
И если после этого прикоснется к ней, потребует какой-то компенсации...
По крайней мере она больше не будет в темноте. Не будет пропадать здесь одна, с мокрыми джинсами и кровоточащими запястьями. Одна в сыром, пропахшем плесенью подвале, слишком похожем на могилу.
Здоровым уголком своего сознания Мег понимала, что это нехорошие мысли. Эти мысли позволяли преступнику остаться победителем. Она должна держаться стойко, быть сильной. Она должна презирать боль. Сосредоточиться на своем гневе, как говорила Джиллиан.
«Мы не жертвы. В ту самую минуту, как мы начинаем верить, что мы жертвы, мы тем самым позволяем насильнику выиграть. Да, когда дело доходит до грубой животной силы, леди, то, пожалуй, мы не можем защитить наши тела. Но мы всегда можем управлять своим разумом».
О, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, пусть все это кончится. Прежде, чем ее руки сдадут окончательно. Прежде, чем она сделает что-нибудь, о чем будет жалеть. Прежде, чем...
Прежде, чем придет Дэвид Прайс.
Дэвид не мог как следует видеть из своего фургона, что происходит снаружи. Это транспортное средство не имело боковых окон, а между ним и судебными исполнителями находилась сетчатая перегородка, которая смазывала вид через ветровое стекло.
Но Прайса это вполне устраивало: ему было незачем знать, где он находится и куда его везут. Это не имело никакого отношения к тому, что ему сейчас предстояло.
Дэвид наклонился вперед, притворяясь, что хочет размять спину. Затем беспокойно заерзал из стороны в сторону. Пальцы заскользили вдоль левого рукава рубашки, пока не наткнулись на тоненький деревянный предмет, вшитый в манжету.
Эта штуковина была едва заметна. Толщиной всего в четверть дюйма, густо лакированная деревянная отмычка была заткнута внутрь верхнего шва манжеты, где грубая ткань и без того образовывала толстый рубец. Виджио, даже если бы не годился ни на что больше, во всяком случае, хорошо выполнял инструкции. Затем движением, которое отрабатывал на протяжении последних четырех месяцев, Дэвид наклонился вперед и куснул нижнюю кромку правой штанины. Внутри брючной манжеты язык нащупал поджидающее его сокровище — то, что выглядело как раскрошенные кусочки белого мела. Кусочки алказельцера — слишком маленькие, чтобы их было легко заметить, и, как и деревянная отмычка, не обнаруживаемые металлодетектором.
Иногда самые простые вещи дают наилучший результат.
Дэвид втянул в рот кусочки таблетки из брючного обшлага и начал жевать.
Сорок секунд спустя из глубины горла у него вырвался булькающий звук.
Судебный исполнитель бросил взгляд в зеркало заднего вида.
— Какого черта? — воскликнул он.
У Дэвида Прайса, скрючившегося в задней части фургона, изо рта шла пена.
Сержант Гриффин в упор смотрел на Рона Виджио.
— Где она?
— Не знаю, о ком вы говорите.