Клуб непобежденных - Страница 17

Мег возвращает коробку сестре.

— Да, подойдет. — Теперь ее голос столь же серьезен.

Медсестра расстилает на полу белую пеленку. Мег становится на нее, снимает одежду, лифчик и трусы. Женщина кладет каждую вещь в отдельный маркированный мешок. Мег вытягивает руки в стороны. Сестра делает полароидные снимки ее голого тела, в том числе рта, запястий и лодыжек. Проводит гребнем по волосам на лобке. Проба отправляется в очередной пакет.

Затем Мег просят лечь на спину на стол. Ее ступни вдевают в специальные стремена. Сердце опять начинает испуганно колотиться. Мег старается не думать об этом. Она напоминает себе, что должна доверять этой женщине, поскольку произошло что-то отвратительное и страшное — пускай даже она сама не помнит ничего, кроме темно-карих глаз, сладостного любовного поцелуя.

Мег дрожит... В комнате слишком холодно. Ее пугают тампоны, которыми орудует сестра. Пугают вещи, с которыми — как они могли бы знать — она прежде не сталкивалась. Мег слишком оголена, вся напоказ, слишком беззащитна, и, даже когда наконец сестра подает ей розовую больничную рубашку, неприятное чувство все равно остается.

Имеются свидетельства вагинального проникновения, говорит ей медсестра. Следы жидкости в шейке матки. Спрашивает, принимает ли Мег противозачаточные таблетки?

Это звучит уже более привычно. Мег кивает. Однако это только начало... Ей не обязательно принимать утреннюю порцию, если только она сама не хочет, но существует риск заражения инфекционной болезнью, передаваемой половым путем. Герпесом. Гонореей. СПИДом. Ей придется сдать кровь на анализ сегодня, а также в течение последующих недель, пока сохранится возможность проявления симптомов. Так, первые признаки СПИДа могут обнаружиться в течение полугода.

Мег снова кивает. Эйфория давно прошла. Она чувствует себя усталой. Более усталой, чем когда-либо. У нее болит рот. Болят лодыжки, кисти рук. Мег сидит, плотно скрестив ноги, и где-то там, глубоко внутри, в ней тлеет смутное желание, чтобы никто и никогда больше не прикасался к ней.

Стук в дверь. В комнату просовывается голова офицера. Приехали родители Мег. А также детектив из полиции Провиденса. Оказывается, им нужно задать ей еще несколько вопросов...

— Не волнуйся, все будет в порядке, — говорит Мег медсестра.

Мег поднимает глаза, молча смотрит на женщину и наконец понимает. Понимает, что этой строгой, исполненной доброжелательной твердости женщине платят за то, чтобы она лгала... Мег была изнасилована. Она лишилась памяти и рассудка. Мег не узнает мужчину и женщину, которые, вбежав в комнату, бросаются к ней и, рыдая, повторяют ее имя.

Много чего произойдет с Мег в грядущие дни, недели, месяцы. Только вот в порядке ничего не будет. Чтобы привести все в порядок, потребуется куда более долгий срок. Всего вероятнее, на это уйдет вся жизнь.

* * *

Понедельник. Семь десять утра. Мег наконец выбралась из постели. Она неважно спала в эту ночь, хотя почему — сама толком не знает. Возможно, сегодня и знаменательный день, но, кажется, он гораздо знаменательнее для других, чем для нее. Генеральный прокурор Нед Д'Амато даже решил не вызывать Мег в суд для дачи показаний. Как без излишних церемоний, грубо-прямолинейно выразился сам Д'Амато, ну какой там от нее может быть прок, она и по сей день ничего не помнит о той ночи. В ходе перекрестного допроса защита просто сожрет ее с потрохами.

Добрая, нежная Мег. Милая, счастливая Мег, которая так ничего и не помнит.

Снизу, из кухни, доносятся приглушенные звон и громыхание кастрюль. Кажется, ее мать уже вовсю хлопочет, готовя завтрак. Потом слышится тоненький, писклявый смех, а следом — тоже тоненькое, пронзительно-требовательное: «Блинчики, блинчики!» Малышка Молли, маленькая сестренка Мег, любит вставать спозаранку: в шесть она уже всегда на ногах.

Провалы в памяти беспокоят Мег уже не так сильно. Месяца четыре назад она сделала открытие, что получит более глубинное, инстинктивное понимание вещей, если прислушается к своему внутреннему голосу. Так, например, Мег не помнила ни имени своей матери, ни ее возраста и не смогла бы составить ее словесный портрет. Но когда мать ворвалась тогда в больничную комнату и, широко раскинув руки, бросилась к ней и крепко обняла, судорожно сжимая ее дрожащие плечи, Мег сразу почувствовала, что эта женщина любит ее. Она ощутила то же самое в отношении своего отца и Молли. А когда они забрали ее домой, у Мег появилось безошибочное чувство, что она — дома, хотя и не могла бы назвать свой адрес.

Порой какие-то мелочи, незначительные детали воздействовали на память, что-то поворачивали в сознании, запускали какой-то механизм. Например, льющаяся из радиоприемника песня вдруг как-то взбалтывала, разгоняла в голове мутную пелену. Тогда Мег ощущала, что память как будто вздрагивает, порывается выйти из спячки. Что она вот-вот оживет и воплотится, как вертящееся на языке слово. Однако если Мег старалась слишком усердно, то вертящаяся где-то близко мысль почти немедленно исчезала. Тогда приходилось дожидаться, пока песня зазвучит снова, или ветерок опять донесет знакомый запах, или внезапно вернется какое-нибудь ощущение «дежа-вю».

Поэтому в последнее время она приучала себя не «стараться» слишком усердно. Мег стала больше сосредоточиваться на своем внутреннем голосе. Благодаря этому моменты половинчатой ясности задерживались, сохранялись, не рассеивались подобно клочьям сна. Мег проводила долгие периоды времени, размышляя ни о чем и обо всем сразу. Посттравматическая амнезия — это то, что позволяет уму приспособиться, примириться и совладать с реальностью, так сказали ей доктора. Форсирование приведет лишь к большей травме. Мег следовало отдыхать, хорошо питаться, привыкать к физическим нагрузкам. Другими словами, как можно лучше заботиться о себе.